Глас вопиющего в пустыне. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе - Любовь Гайдученко

– А ну, забирай всё это назад! Мы не нищие!

И сразу с ним всё стало ясно. Но это были только цветочки. Как-то зимой Лера, зная, что Аделаида нуждается в том, чтобы решить некоторые свои проблемы, которые требуют длительного пребывания в Москве, позвонила и сказала:

– Приезжай, можно жить у нас на даче, а мы переезжаем на городскую квартиру (дача была зимняя).

Аделаида, помнится, еще уточнила:

– А Володя? Он не будет против?

– А что Володя? Дача моя – досталась мне от родителей, какое отношение к ней имеет Володя?

Аделаида с большим трудом пристроила Манечку в отдаленном селе у какой-то жадной старухи, сразу потребовавшей денег, рассчитывая в дальнейшем приехать за ней (и, как выяснилось, слава Богу, что не потащила ее за собой сразу!).

Дело было в Рождество, все учреждения не работали целых две недели. Аделаида уехала 4-го января, а сберкасса, в которой она держала кое-какие деньги, открывалась из-за праздников только 9-го. У Аделаиды осталось довольно мало (почти все выманила старуха, взявшаяся опекать Манечку), но она особо не беспокоилась, думала, что как-нибудь уж проживет эти несчастные пять дней.

На Лериной даче ей удалось пожить всего два дня – на третий туда явился Володя и велел ей немедленно убираться. С Аделаидой случилась форменная истерика – у нее не было даже той мизерной суммы, нужной, чтобы доехать домой, до деревни, да и что она бы там делала дальше без денег?!

В результате сложных переговоров с еле знакомыми людьми ее очень временно пристроили к какому-то мужику, который сам мотался по чужим квартирам, а зарабатывал тем, что изображал из себя «целителя» (таких шарлатанов, ловящих рыбку в мутной воде, сейчас развелось тысячи).

Но конкретно у этого, скорее всего, просто «не все были дома». За те три дня, которые Аделаида провела в его обществе, она сама чуть не спятила. Было даже такое: мужик схватил табуретку и занес ее над Аделаидиной головой. Впрочем, она что-то даже не очень-то испугалась – и правда, он не ударил, хоть момент, конечно, был весьма драматический…

Наконец, праздники кончились, открылись все конторы, в том числе и Аделаидина сберкасса, и Аделаида, сняв деньги (уж почти последние), улетела в Египет – приходить в себя от пережитого.

Каждый раз, когда она летела за границу, в аэропорту, в магазинчике «Duty free» она набирала отличного и сравнительно дешевого (потому что беспошлинного) спиртного. Конечно, она не питала к алкоголю ярко выраженного пристрастия, но на отдыхе, после купания в чудном море – почему бы и не пропустить рюмочку-другую чего-нибудь изысканного? Ох, красиво жить не запретишь…

На сей раз она попала в преинтереснейшее место: ее апартаменты в этом отеле состояли из огромной гостиной, включающей небольшую кухоньку (которая, в общем, была не нужна, так как почти во всех отелях Египта бывает шведский стол и кормят практически на убой – этим вообще отличаются мусульманские страны: любовью к обильной и вкусной еде), из спальни с огромной (наверное, пятиместной!) кроватью, и огромного же балкона, где она по утрам пила свой неизменный кофе «Амбассадор», привезенный с собой.

Еще та поездка запомнилась двумя событиями: смотря телевизор, Аделаида узнала, что в ее стране ударили пятидесятиградусные морозы! Такого не было, как сказали по тому же телевизору, уже сто лет! А Аделаида нежилась в теплом море, грелась на горячем солнышке…

А второе событие пышно отмечал весь мир – круглую дату со дня рождения Аделаидиного Бога – Вольфганга Амадея Моцарта. С точки зрения Аделаиды он был намного выше того бога, которому поклонялись в церквях. Целую теплую ночь в январе длилась трансляция с праздничного концерта в Вене, Аделаида смотрела ее по какому-то немецкому каналу. Все произведения, которые она слушала тогда, исполнявшиеся самыми известными музыкантами, Аделаида знала наизусть…

Впрочем, таких поездок в ее жизни было очень много – за десять лет они с Манечкой и Катериной промотали в них умеренно большие деньги (ну что-нибудь в районе ста тысяч долларов, всего-навсего), зато посмотрели весь мир (но и немного бы потеряли, если бы не посмотрели…)

Конечно, в результате Аделаида осталась без квартиры и «у разбитого корыта». А впрочем, всегда найдется человек, которому гораздо хуже, чем тебе… Этот мир, несмотря на Моцарта, на искусство вообще, на прекрасную природу (даже в деревне Аделаида развела невозможной красоты розы) – несчастливый мир, и что-то в нем не так.

Существует такая теория, что Земля – это гигантская лаборатория, созданная какими-то сверхсуществами. Эксперимент длится уже много тысячелетий, и пора бы признать его неудачным и прекратить, да у этих экспериментаторов рука не поднимается все это уничтожить – очевидно, ждут, когда за них это сделаем мы сами… Что ж, недолго ждать осталось, ей-богу!..

При этом так называемый «прогресс» идет не сам собой – не люди изобретают всевозможные орудия самоуничтожения и вообще всю технику, всё это вносится сюда теми же участниками грандиозного эксперимента («участники» – это в данном случае те, кто это всё затеял, а мы не участники, мы – всего лишь подопытные кролики).

Например, Аделаида была уверена, что во Вселенной существует бесконечное информационное поле, в котором есть всё (то есть, говоря другими словами – Абсолют), потому что очень часто она не могла объяснить себе, откуда знает некоторые вещи: и в школе не проходили, и в книгах не читала, и никто ей не говорил. То есть, очень многое она знала как бы «ниоткуда», что было странно – вот знает, и всё тут!

Но чем дальше шло время, тем больше Аделаида уставала от жизни, тем сильнее начинало тяготить ее бессмысленное и ненужное существование.

У нее была приятельница, Ольга Березайкина. Они познакомились как раз в одной из заграничных поездок ровно десять лет назад. Ольга была одним из не так часто встречающихся в нашем обществе примеров интеллигентной женщины. Родившись в культурной московской семье (ее отец был, кажется, профессором педагогики), она закончила биологический факультет МГУ и много лет работала в крупном научно-исследовательском институте ведущим научным сотрудником. По натуре Ольга была очень активной – писала в разные журналы, ее приглашали на телевидение, одно очень крупное издательство давало ей на рецензию «творения» начинающих авторов, которых оно предполагало напечатать – или не напечатать, все зависело от Ольгиного отзыва. Короче, Ольга являла собой пример очень целеустремленного человека, которым никогда бы не смогла стать Аделаида.

А самое главное, что при такой «бурной» деятельности Ольга неожиданно умудрилась написать (удивив всех своих знакомых) большущий роман, название которого говорило само за себя: «Житейские кружева» – историю двух обыкновенных семей и всех их родственников и знакомых, типа такой русской «Саги о Форсайтах», и не только написала, но и нашла деньги, чтобы «пробить» издание (хотя при этом совсем не была богачкой).

Если сопоставлять наших двух подруг, наверное, в русской литературе, в которой есть примеры на все случаи жизни, и тут нашлась бы аналогия: конечно же, Обломов и Штольц! Ибо Аделаида, в сущности, очень тяготела к этакой обломовщине, ей нравилось не действовать, а созерцать, размышлять, медитировать вокруг своего пупка, она была чистой воды ленивым «недеятелем» («бездельницей» ее назвать все же будет грубо, а главное, неверно).

Когда она видела по телевизору какие-нибудь исторические кадры, в которых маршировали колонны в жутком трудовом энтузиазме, ей становилось плохо. И вообще, брезгливость у нее вызывали не только физические запахи, исходящие от толпы, но и все те мысленные флюиды, которые густым облаком висели над любым сборищем, а Аделаида была в какой-то степени телепаткой (наука еще не изучила это странное явление, но оно не из разряда фантастических или недоступных, когда-нибудь ученые до этого доберутся и раскроют, почему некоторые слышат не только ушами, но и «нутром»).

Так вот, от толпы никогда ничего хорошего не шло, а может, Аделаида просто была какая-то невозможная индивидуалистка. Вот по этому самому поводу автору хочется сделать еще одно «лирическое отступление».

Сидел себе француз и писал о вроде бы ничего не значащих событиях, происходящих в светском обществе (дело было в 19 веке), описывал каких-то там мадам, месьё, их довольно мелкие душонки, ничего не значащие поступки, делишки, мыслишки, словечки… Он писал, накатав много томов и создав целый мир, а все потому, что не мог жить настоящей жизнью – он страдал страшной болезнью, которая не смертельна, но начисто вышибает из седла, астмой. Ему приходилось сидеть, почти не выходя, в оббитом пробкой помещении, слава богу, хоть он был не беден и ему не надо было добывать себе кусок хлеба, и оставалось только сооружать воображаемый мир и жить его жизнью…